Бестужев-Марлинский Александр Александрович. Вечер на Кавказских водах в 1824 году

Загрузить книгу на мобильный телефон.

- Зачем от нас могил ужасный клад
Видения и страхи сторожат?

- Вот Эльбрус, - сказал мне казак-извозчик, указывая плетью налево,
когда приближался я к Кисловодску; и в самом деле, Кавказ, дотоле задернутый
завесою туманов, открылся передо мною во всей дикой красоте, в грозном своем
величии.
Сначала трудно было распознать снега его с грядою белых облаков, на нем
лежащих; но вдруг дунул ветер - тучи сдвинулись, склубились и полетели,
расторгаясь о зубчатые верхи. Солнце западало. Розовый, неизъяснимо
прелестный румянец таял на голубоватых и словно прозрачных льдах горного
гребня, и мимолетные пары, расцвеченные всеми отливами радуги, оживляя их
игрою теней, придавали еще более очаровательности картине. Я не мог
наглядеться, не мог налюбоваться Кавказом; я душой понял тогда, что горы
есть поэзия природы. Чувства мои стали чище, думы яснее. Я мог словами поэта
сказать тогда:
Там горести, там страсти яд немеет, Там юностью невянущею веет,
Забвение, целительной рукой, На сердце льет усладу и покой; Душа слита с
возвышенной природой, И дышит грудь бессмертною свободой!
Но заря догорала. Одни за другими гасли вершины гор; только двуглавый
Эльборус сиял двумя звездами над океаном туч... наконец и он утоп во мраке.
Изредка перепадали крупные капли дождя; ветер вздувал по степи пыльные
столбы, и телега моя неслась будто наперегонку с ними.
- Далеко ли? - спросил я извозчика.
- Полверсты, - отвечал он.
В тот же миг сверкнула молния и озарила передо мной новую станицу
линейных казаков и дальше домы и домики для приезжих на воды. Спешить мне
было не для чего, и я решился провести в Кисловодске день и другой, чтобы
удовлетворить любопытству: посмотреть общество и увидеться с знакомыми.
Зоревой барабан гремел и раздавался в окрестности, когда вошел я в залу
гостиницы, где за ужинным столом нашел двух добрых моих приятелей.
Поменявшись новостями и перебрав по зернышку старину, мне досужнее стало
прислушиваться к общему разговору. Ужин кончился, но человек десять
романтиков насчет покорности к предписаниям эскулапа не думали покидать
стола, и по числу опустошенных бутылок я заключил, что кавказская вода имела
для них чудесное свойство - возбуждать жажду к вину.
- Ну что наши московские красавицы? - сказал молодой человек в
венгерке, значительно поглядывая на капитана Нижегородского драгунского
полка и капитана гвардии, между которыми сидел он. Приятель мой, склонявший
мне имена и качества каждого, шепнул, что это матушкин сынок, приехавший
сюда из белокаменной лечиться от застоя в карманах.
- Милы, как всегда, - отвечал гвардеец, равнодушно покачиваясь на
стуле.
- Скажите - божественны! - с жаром воскликнул усатый драгунский
капитан.